«Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница;
Пусть её не сдержал, но, дерзнув на высокое, пал он».Овидий. Метаморфозы
Когда речь заходит о любви и ненависти, о сильных чувствах, даже аффектах, на поверхность всплывает то, что не контролируется в полной мере сознанием и не может быть окончательно подавлено за счет сознательных усилий. Аффект заявляет о себе тогда, когда нарушается обычный режим приспособления к обстоятельствам, когда срабатывает некий триггер, запускающий процесс констелляции комплекса. Последнее обстоятельство легко проверяется с помощью ассоциативного эксперимента. Даже если человек не помнит или отрицает эмоциональную значимость какого-либо факта, задержка с ответом или иное отклонение ассоциативного ответа будут свидетельствовать о включении комплекса.
Ядро комплекса состоит из следа травматических событий и архетипического содержимого. Впрочем, внутри позитивно окрашенного комплекса травматических событий может и не оказаться, но будет присутствовать какой-либо аффективно нагруженный импринт или интенция, например, любовь, экстаз, вдохновение… В реальности, как и в психике, невозможно все четко и без остатка поделить только на плохое и хорошее, на черное и белое. На бессознательном уровне психика вполне предсказуемо содержит в себе противоречия, амбивалетность. Таким образом, комплекс, как и архетип, может иметь как условно позитивный полюс, например, любовь к матери или отцу, так и условно негативный, то есть ненависть к ним.
Комплекс влияет на работу памяти, избирательно группируя информацию вокруг того или иного сюжетно-смыслового ядра, игнорируя или искажая все, что ему не соответствует, что его не поддерживает. Следовательно, когда речь идет об аффективно заряженных констеллированных комплексах, вряд ли можно ожидать от их носителей объективности. Однако нельзя не заметить, что при констелляции комплекса срабатывают и защиты, оберегающие Эго от перегрева, дезинтеграции, поддерживающие позитивную самооценку. Короче говоря, в реальной жизни запускается сложная цепочка реакций, в которой как личное, так и коллективное бессознательное играют ведущую роль.
Человек, захваченный комплексом власти, зависти, обиды, ревности или нарциссическим комплексом, мгновенно использует любое якобы разумное оправдание только для того, чтобы его намерения и поведение выглядели вполне целесообразно и логично. При этом самому ему вовсе не будет казаться, что он лжет, напротив, он будет считать, что борется за правду, желает всем добра и самоотверженно жертвует собой во имя высоких идеалов.
Помимо индивидуальных комплексов, существуют культурные, коллективные комплексы, объединяющие одной идеей и аффектом семьи, кланы, нации, отдельные страны и коалиции стран.
Чем сильнее аффект, содержащийся в ядре коллективного комплекса, тем меньше индивидуальной осознанности и свободы у захваченного этим комплексом человека. При этом идеи, составляющие ядро комплекса, все больше простые, незамысловатые, содержащие номинализации, типа справедливости, свободы, поиска истины и т.п., а значит, и потенциально опасные, потому что жизнь устроена сложно и не подчиняется простым решениям и защитам, а сталкивает их с принципом реальности. Но пока еще это случится, может пройти не один десяток лет, как это было с вдохновившей почти целую нацию идеей тысячелетнего рейха или коммунистической идеей, а возможно, и с окрыляющей идеей универсальности рынка, главенства принципов демократии западного типа на всей земле. Кстати замечу, что демократия это власть большинства. Неизбежно возникает вопрос, а насколько компетентно, информировано и защищено от влияния коллективных комплексов это самое большинство, чтобы эффективно и разумно управлять собой? Насколько, по западным меркам, компетентен, информирован и свободен от коллективных комплексов, скажем, народ Ливии, Ирака, Афганистана, Сирии, Украины при принятии решений путем демократического голосования? Не может ли он вполне демократичным способом вырыть себе яму, не ведая, что творит? И наконец, а всегда ли безупречно правым оказывается чисто арифметическое большинство?
Помимо условно высокого, метафизического наполнения идеи тысячелетнего рейха и победы более «прогрессивной» арийской расы над людьми второго сорта , внутри этого коллективного комплекса присутствовал и нарциссический, вполне шкурный компонент – а именно, использование территории, ресурсов, принадлежащих людям «низшей» расы, эксплуатация их самих, наряду с массовым уничтожением неугодных, нерентабельных и несогласных. Кстати замечу, что Гитлер пришел к власти вполне демократическим путем, за него проголосовало большинство на выборах. Задействовались национал-социалистами и рациональные защиты, принимающие форму научных доктрин, обслуживающих расистскую идеологию, например, евгеника, зародившаяся, между прочим, в Англии. По мнению одного из ее основателей, Френсиса Гальтона, двоюродного брата Чарльза Дарвина, евгеника подтверждала право англосаксонской расы на мировое господство и должна была стать «частью национального сознания, наподобие новой религии». Вот ее и взяли на вооружение нацисты.
Приведу несколько высказываний нацистских лидеров, решивших устроить порядок на всем пространстве Европы по своему усмотрению.
Герман Гот, командующий 3-й танковой группой вермахта в составе группы армий «Центр» (с июня 1941 по июнь 1942 года): «Восточный поход надо закончить иначе, чем, например, войну с французами. Этим летом нам стало еще яснее, что здесь, на Востоке, сражаются два внутренне несоединимых воззрения: германское чувство чести и расы немецкого солдатского сословия, насчитывающего вековую историю, против азиатского способа мышления и его примитивных инстинктов, вбитых небольшим количеством еврейских интеллектуалов: страха перед кнутом, пренебрежения нравственными ценностями, всеобщего нивелирования, отбрасывания собственной ничего не стоящей жизни… Эта борьба может закончиться только уничтожением одного из противников. Примирение невозможно».
Мартин Борман: «Славяне должны на нас работать. В той мере, в какой они нам не нужны, они могут вымирать. Поэтому обязательное проведение прививок и медицинское обслуживание со стороны немцев является излишним. Размножение славян нежелательно… Они могут пользоваться противозачаточными средствами и делать аборты, и чем больше, тем лучше. Образование опасно. Для них достаточно уметь считать до ста. В лучшем случае приемлемо образование, которое готовит для нас полезных марионеток.»
Гитлер, 27.07.41 г. «Самой серьезной ошибкой с нашей стороны будут попытки просветить местные массы… В наших интересах, чтобы народ знал лишь столько, чтобы различать дорожные знаки. Они и сейчас не умеют читать и должны остаться в этом состоянии… Мы возьмем себе южную часть Украины, особенно Крым, и сделаем ее исключительно немецкой колонией».
Гитлер, 11.04.42 г. «Нашим руководящим принципом должно быть следующее: эти народы имеют лишь одно оправдание своего существования — экономическая полезность для нас».
Как было сказано выше, констеллированный комплекс, опирающийся на защиты, во имя продолжения своего существования и господства над психикой, искажает реальность. Он стремится занять место Эго, функционирует как субличность, как демон или бес, вселившийся в человека. В случае психоза и использования эго-синтонных защит, критика к ситуации, возможность услышать и принять альтернативную точку зрения, достичь компромисса — вообще утрачивается. Тогда мы можем говорить уже о массовом психозе. Немного перефразирую цитату из Максима Горького: «Если враг не сдается, его не выслушивают, его уничтожают.» Именно так работает мощный констеллированный комплекс, против которого Эго и принцип реальности бессильны, пока не произойдет отрезвление. Констеллированный комплекс не просчитывает долгосрочных последствий. Разогреваемый аффектом, он жаждет получения мгновенного результата, жаждет быстрой разрядки. На языке анализа такое поведение называется отыгрыванием, которое представляет из себя слепое инстинктивное действие, движимое аффектом и доминирующей идеей комплекса, порой бредовой.
Благородные мечты Маркса о справедливости, превращенные в жестокий масштабный социальный эксперимент, разделили когда-то российское общество на непримиримые части, на своих и чужих, на красных и белых. За всем этим стоял мощный аффект зависти, обиды и мести, у которого была своя многолетняя история крепостничества. И когда не хватало аргументов, люди использовали так называемое «классовое чутье», которое им подсказывало, кого убивать, кого миловать. Так осуществлялось правосудие чекистскими тройками. Судьба отдельного человека, его мнение, желания, боль, надежды были перемолоты жерновами идеологической машины, строившей счастливое будущее для всех. Правда, на практике получалось, что не каждый в него был допущен. Простая арифметика правоты большинства уничтожала ценность отдельной личности. Формально при этом выборы были всеобщими и демократичными. И народ через своих избранников как будто бы правил страной. Таким образом, западная философская идея, привитая на российскую почву, реализовала саму себя – и в итоге столкнулась с принципом реальности. Для миллионов россиян, потерявших своих отцов и сыновей в братоубийственной войне, это оказалось катастрофой. Окажутся ли идеи западной демократии столь же разрушительными для стран Ближнего Востока, Северной Африки, Восточной Европы покажет время.
Приведу несколько цитат из Ульянова-Ленина:
24 – 27 декабря 1917 г.
(Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 200, 201, 204. — Из работы «Как организовать соревнование?»)
«Война не на жизнь, а на смерть богатым и прихлебателям, буржуазным интеллигентам… с ними надо расправляться, при малейшем нарушении… В одном месте посадят в тюрьму… В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами… В четвертом — расстреляют на месте… Чем разнообразнее, тем лучше, тем богаче будет общий опыт…»
10 сентября 1918 г.
(Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.50. С. 178).
«Свияжск, Троцкому.
Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление…»
19 марта 1922 г.
(Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 190—193).
«… я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий…Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».
Предыдущая цитата показывает, насколько нетерпим человек, захваченный комплексом к альтернативной точке зрения. Духовенство, стоявшее на христианских позициях и призывавшее к милосердию, превращалось в опасного врага.
А последняя цитата, на мой взгляд, буквально раскрывает работу защит, сохраняющих доминирующее положение комплекса в коллективной психике:
17 мая 1922 г.
(Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 190).
«…Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас».
Хочу напомнить, что коллективное бессознательное длительное время имело устойчивую проекцию на фигуру Ленина как на исключительное олицетворение гениальности, мудрости, справедливости, добра и т.д., то есть всех тех номинализаций, о которых речь шла выше. Теневая ипостась вождя мирового пролетариата, движимого аффективно окрашенными «благими намерениями», не просто не замечалась, но активно подавлялась в массовом сознании. Коммунистическая партия была умом, честью и совестью нашей эпохи, заменяя тем самым ум, честь и совесть каждого отдельного человека.
Из приведенных примеров видно, что констеллированный комплекс не имеет ни национальных, ни географических границ. Работа коллективного комплекса, как и личного комплекса, всегда направлена на поляризацию, расщепление, раскол психики, в том числе и коллективной. А интеграция требует осознанных усилий, времени, терпения, взвешенности, способности к ведению диалога, поиску компромиссов, а не выдвижению ультиматумов.
Индейские племена, некогда населявшие обе Америки и Кубу, олицетворяли собой для колонизаторов примитивный, архаичный тип мышления, не имевший ни духовной, ни практической ценности. Поэтому они уничтожались прогрессивной западной цивилизацией, истребившей не только их самих, но и их культуру, традиции, верования, разрушившей экосистемы обитания коренных народов. При этом католическая и протестантская церковь находили для проведения полномасштабного геноцида вполне резонные аргументы. А экономика южных штатов держалась на труде привезенных из Африки рабов, поскольку индейцы для работы на плантациях не годились. Такова диалектика цивилизационного процесса, когда идеологические, экономические разногласия и даже война являются чуть ли не самыми мощными двигателем прогресса, а не одно лишь творческое любопытство и креативность гениев. Нет такого отрезка времени в человеческой истории, когда бы на Земле никто не воевал друг с другом. Наверное, нет и ни одного серьезного изобретения, которое нельзя было бы прямо или косвенно использовать в военных целях, то есть в целях убийства и подавления друг друга.
Исходя из вышесказанного, я предлагаю рассмотреть актуальную политическую ситуацию под юнгианским углом зрения, с учетом архетипической динамики, в частности, попытаться проинтерпретировать положение дел в кватернионе Пуэр – Мать – Отец – Мудрец/Сенекс.
В своей работе «Великая Мать, Её Сын, Её Герой и Пуэр» Джеймс Хиллман пишет, что когда отец отсутствует, мы лишаемся своего объёма, который Церковь называла “духовной проницательностью” — способностью слышать зов и различать его голоса, что является столь необходимой деятельностью в точной психологии бессознательного. Но у духа, у которого не было отца, нет учителя, объясняющего это. Разделение пуэра и сенекса лишает возможности обладания “духовной проницательностью”, вместо неё мы получаем духовную разнородность (астрологию, йогу, духовные философии, кибернетику, атомную физику, юнгианство и т.д.) и их неразличимость всепонимающей матерью. Мать поощряет своего сына: иди вперёд, принимай всё. Отец же, напротив, говорит, что всё — значит ничего, если это всё предварительно не было точным образом разделено (то есть, уточнил бы я, четко поименовано, означено, взвешено, дифференцировано и соотнесено с принципом реальности).
В качестве материала для амплификации я предлагаю обратиться к мифу о Фаэтоне, который использовался различными античными авторами. Я рассмотрю трагедию «Фаэтон» Еврипида и вторую главу «Метаморфоз» Овидия. Каждый из авторов по-своему развивает сюжет, хотя гибель самонадеянного пуэра Фаэтона и угроза существованию жизни на Земле, когда пуэр дорывается до неподобающей ему власти, являются его обязательной составляющей.
Один из крупнейших древнегреческих драматургов Еврипид жил в 480 е – 406 гг. до нашей эры. Его трагедия «Фаэтон» дошла до наших времен не полностью.
Сюжет трагедии начинается с того, что жена эфиопского царя Климена рассказывает о том, как в молодости нагая плавала в океане, где ее заприметил блистательный бог Гелиос и овладел ею, и был с нею какое-то время. Климена забеременела. Ее отец, титан Океан, дабы скрыть данный факт, поспешно выдал дочку замуж за эфиопского царя Меропа, чрезвычайно польстив ему этим. Ребенка, рожденного Клименой, назвали Фаэтоном. Мероп искренне гордился им, считая единственным сыном и наследником. Тщеславный Мероп, не ведая обо всех обстоятельствах этого темного дела, спешит выдать Фаэтона за одну из дочерей бога солнца Гелиоса, чтобы поднять собственный статус. В мечтах, которыми он делится с женой, Мероп запросто, по-свойски гостит у Гелиоса и принимает его у себя, и Гелиос, как виночерпий, подливает ему винца за семейным ужином.
Гелиос, как ни странно, тоже желал этого брака, хотя, в отличие от Меропа, имел ясное представление о том, что это был бы брак между сводными братом и сестрой. Климену такой брак тоже более чем устраивал. Она заранее гордилась тем, что «разбавлена не будет кровью мутной (то есть человеческой, не говоря уж о том, что эфиопской кровью чернокожих) кристально чистая божественная кровь», что настоящий бог-отец приблизит к себе их общего сына, да и ее привяжет крепче. По словам Климены, Гелиос и так ее не отпускает, целует каждый раз, когда она днем выходит на улицу, проникает сквозь щели ставней в дом и спальню. Климена то и дело чувствует «прикосновенья бога к телу своему и ласки золотые». Она говорит о себе следующее: «Что раз принадлежало богу, то всегда ему принадлежит.» Климена подчеркивает, что ее сын не похож на эфиопского царя, а постоянная близость с непредсказуемым и своевольным Гелиосом, помимо наслаждения и гордости, вселяет в нее нарастающее напряжение и смятение. Вдруг честолюбивый и ревнивый Мероп все узнает, тогда он может выгнать ее с Фаэтоном в пустыню или даже велит прирезать. Климена жаждет заручиться более надежной и гарантированной поддержкой бога. Она мучится из-за двусмысленности своего статуса: любовницы и не любовницы, жены и не жены. Царица надеется, что поскольку Мероп стар, то в случае его кончины Фаэтон в обозримом будущем может унаследовать эфиопское царство, а она освободится от своего невразумительного положения.
Однако не подозревающий о теневой подоплеке дела Фаэтон предается подростковым забавам, откровенно тяготится возможным бременем брачных обязанностей, предпочитает больше времени проводить с юношами, а не с девушками, и считает возможный брак с одной из Гелиад мезальянсом, поскольку не верит в то, что является сыном бога. Он подшучивает над тревожностью и амбициозностью матери, которая напористо втолковывает ему: «Смотрю я на тебя и несомненно вижу, что ты от прочих отличаешься людей». Климена еще и запугивает Фаэтона: «Какие нам с тобою беды горькие придется пережить и униженья! Ты знаешь Меропа. Когда раскроет, чей ты сын… Он полную над нами власть имеет.»
Со своей стороны, и Мероп, раздувающийся от мании величия, давит на Фаэтона. Ему лично все равно, какую из Гелиад возьмет в жены сын. Речь идет не о любви, не о чувствах, а о выгодной сделке. Мероп торопится, боясь упустить такой выигрышный шанс. Царь запугивает сына ненадежностью и вероломством друзей. О соседях он говорит так: «… придут с оружием соседи… тебя зарежут, как барана, во дворе, и выволокут мать твою за волосы, и выпотрошат жадно сундуки мои. Цепями весь увешан, словно подлый раб, объедки у свиней ты будешь вырывать, не антилоп стрелять!» Потеряв терпение, Мероп сам грозится выгнать Фаэтона из царства.
В конце концов Фаэтон под нажимом честолюбивых родителей тоже проникается этими амбициозными идеями и чувством страха перед самыми обычными людьми и самой обычной жизнью. Он какое-то время еще ворчит на жадного и надменного Меропа, к которому испытывает смесь благодарности и неуважения, он какое-то время еще рефлексирует на тему того, что имеет проблемы с самооценкой — то считает себя достойным большего и в мечтах уносится к облакам, то низвергается в мучительные сомнения – но все же нарциссическое родительское расширение начинает работать. Фаэтон принимает решение: «Нет, надо действовать. Я встречу бога солнца, раскрою медленный бутон своей судьбы и посмотрю, какой там прячется цветок.»
В конце концов он оказывается в роскошном дворце Гелиоса, видит его прекрасных дочерей и у него разбегаются глаза. А хор поет: «Кто раз попробовал мед звуков, богом произнесенных, не может уже внимать словам смертных, кто раз побыл под крышей, из неба сотканной, не сможет смотреть на кирпичи обожженные, кто раз вкусил яблока, протянутого рукой белой, станет мечтать иначе, мыслить слишком легко и смело, не чувствуя, где нужно остановиться».
Пока Фаэтон находится в гостях у Гелиоса, его мать мучают сомнения. В своем тревожном монологе она еще глубже раскрывает терзающие ее чувства: «Всё шатко. Время из-под ног моих уходит… Мой отец и не подумал, какую жизнь мне уготовил среди смертных… Я чувствую, что распадаюсь понемногу и достигаю той ступени, где усилье, которое мне нужно для последнего противодействия превосходящей силе, меня же переломит.» Можно предположить, что она по меньшей мере не принимает реальность времени, собственного старения, не принимает окружающих ее простых смертных людей, напоминающих о конечности всякой жизни, о невозвратимости ее собственной молодости.
Тут возвращается Воспитатель Фаэтона с рассказом о том, что воспитанник поначалу был радушно принят богом, охотно подтвердившим свое отцовство. Гелиос предложил ему выбрать в качестве невесты любую из дочерей и пообещал выполнить любое желание сына. Однако охваченный неконтролируемым порывом тщеславия Фаэтон пожелал вместо отца править небесной колесницей. Отец пытался отговорить его, ссылаясь на то, что даже самому Зевсу не под силу такое дело, что и ему, Гелиосу, пришлось в течение тысячелетий учиться править непокорными конями. Но Фаэтон упорно, можно сказать, тупо стоял на своем. Стремясь хоть как-то предотвратить катастрофу, Гелиос дал подробные наставления сыну, описал особенности маршрута и подстерегающие на пути опасности. Однако зловещая атмосфера обреченности уже сгустилась над небесным дворцом, как будто сам дух смерти сделал окончательный выбор, и любые слова бога теперь были бесполезны. В итоге, как известно, Фаэтон не справился с управлением колесницей.
Правда, судя по тому неведению, в котором пребывали Климена и Мероп, бедствие не успело приобрести масштабного, апокалиптического характера. Оно коснулось только царской семьи и самого Фаэтона, который был испепелен Зевсом, сбившим молнией, словно ракетой воздух-воздух, утратившую управление колесницу и предотвратившим тем самым глобальную катастрофу. Остается без ответа вопрос: почему солнечный бог Гелиос, чье могущество в каких-то областях превышало могущество самого Зевса, попустительствовал безрассудству сына, подогревал в буквальном смысле честолюбие Климены и Меропа, был равнодушен к свободному волеизъявлению и чувствам дочерей, вообще допустил принципиальную возможность катастрофы и самоустранился под конец, предоставив Зевсу разруливать критическую ситуацию?
Зловещей, абсурдистской метафорой является бесплодная попытка Климены скрыть обугленный труп сына от Меропа в его же сундуке с золотом. С бесславного тщеславия все началось, им бы все и закончилось. Однако разгневанный Мероп, узнавший всю правду, намеревается расправиться с женой, и тут Гелиос неожиданно вмешивается и проявляет свою мудрость. Он урезонивает Меропа как раз принципом реальности – эфиопский царь жаждал невозможного, так пусть же, наученный трагедией, он смирится теперь с реальностью и увидит в своей любви к Климене утешение для них обоих. Климена, возжаждавшая постоянной и гарантированной близости с богом, преимуществ над другими смертными и абсолютной безопасности, тоже получила жестокий урок. Гелиос как будто говорит о том расщеплении, с которым не справились участники трагедии: «Средь смертных может жить лишь смертный или бог, а смешанная кровь здесь не найдёт покоя.» Иными словами, человек, раздираемый между чисто человеческим и божественным, должен иметь очень сильное Эго и связь с Мудростью, помогающей принять собственное несовершенство и границы, чтобы удержаться от нарциссического искушения, чтобы не возвеличить чрезвычайно божественное и не обесценить человеческое.
В «Метаморфозах» древнеримского поэта Овидия, жившего с 43 по 17-18 годы до нашей эры, самому масштабному катаклизму, захватившему большую часть Земли, уделено больше внимания. Однако основным стержнем сюжета по-прежнему остается столкновение все тех же нарциссических амбиций с реальностью. В самом начале повествования мы видим, насколько пуэр Фаэтон задет проблемой своего высокого происхождения от солнечного бога римлян Феба (Гелиоса у древних греков). Он в своем происхождении нисколько не сомневается, зато усомнился в нем его спесивый приятель Эпаф, сын Юпитера и Ио, которого почитали в храмах наравне с отцом. Фаэтона это недоверие задело, и он обратился к матери за подтверждением. Та в очередной раз поклялась, что говорит правду и отправила сына за доказательствами к «биологическому отцу» на небо. Формальному папаше Фаэтона, эфиопскому царю Меропсу, по происхождению всего лишь человеку, Овидий вообще не уделяет внимания.
Зато он подробно и красочно описывает роскошный, стильный и впечатляющий дизайн небесного дворца Феба, куда повеселевший от заверений матери Фаэтон попадает для официального знакомства с отцом. Дворец расположен очень удачно и необыкновенно хорош не только сам по себе, но и в силу открывающихся из его окон видов. Оттуда, с высоты, видны были все нижестоящие, нижеплывущие, нижелетающие и нижепрыгающие существа; среди прочего – «… города, люди, и рощи, и звери, реки и нимфы на них, и разные сельские боги». Такой уровень достатка и могущества даже для избалованного Фаэтона был в новинку и вызвал у юноши священный страх. Однако Фаэтон не только справился с ним, но и потребовал от отца подтверждений их прямого родства. Растроганный его непосредственностью солнечный бог пообещал выполнить буквально любую просьбу сына. И это была не фигура речи! Он поклялся страшной клятвой, болотом Стикс, в которое угодил бы, если бы нарушил обещание. Возможно, Феб находился под сложным влиянием отцовского комплекса, состоящего из смеси радости и вины? Очень скоро он пожалел о данной клятве, поскольку Фаэтон затребовал от него разрешения прокатиться на небесной колеснице. Так, вероятно, слабый и слишком сентиментальный отец сам может провоцировать пуэра-сына на необдуманные амбициозные поступки.
Опомнившись, Феб пытался воззвать к разуму юноши: «Я не советую, сын. Опасны твои пожеланья. Много спросил, Фаэтон! Такие дары не подходят, сын мой, ни силам твоим, ни вовсе младенческим годам. Смертного рок у тебя, а желанье твое не для смертных.» Встревоженный и расстроенный отец подробно рисует особенности маршрута небесной колесницы, он описывает все ужасы и препятствия на ее пути, выраженные символически в форме чередования созвездий. Однако Фаэтон игнорирует эти предупреждения, он вообще не задумывается о будущем, его не интересует принцип реальности. Главное, здесь и сейчас удовлетворить собственное тщеславие. Как говорится, парень дорвался и зарвался. Феб начинает испытывать настоящий страх. Он говорит: «То, что отец я, — отца доказует боязнь. Погляди же мне ты в лицо. О, когда б ты мог погрузить свои очи в грудь мне и там, в глубине отцовскую видеть тревогу! И, наконец, посмотри, что есть в изобильной вселенной: Вот, из стольких ее – земных, морских и небесных – благ попроси что-нибудь – ни в чем не получишь отказа. От одного воздержись, — что казнью должно называться, честью же – нет. Фаэтон, не дара, но казни ты просишь!» Однако упрямый пуэр уже не может остановиться.
Тогда Феб, почти ни на что не надеясь, переходит к прямым инструкциям по управлению колесницей. В самом общем смысле он рекомендует придерживаться уже проторенного срединного пути, поскольку любое отклонение – вверх или вниз – может испепелить Землю либо выстудить ее. А отклонение влево или вправо может привести к попаданию в поле воздействия опасных сил, олицетворяемых созвездиями. Мы бы, пожалуй, могли истолковать эту метафору так, что один констеллированный комплекс при отсутствии осознанности может захватываться гравитационным полем и создавать агрегации с другими, еще более опасными, архаичными комплексами.
Однако Фаэтон садится в колесницу, и неприятности не заставляют себя ждать. Кони сразу же чувствуют его легковесность. Ситуация выходит из-под контроля. Слабые и неумелые руки пуэра не держат вожжей. Вот как Овидий описывает сложившуюся ситуацию: «Только несчастный узрел Фаэтон с небесной вершины там, глубоко-глубоко, под ним распростертые земли, он побледнел, у него задрожали колени и темнотою глаза от столикого света покрылись. Он уж хотел бы коней никогда не касаться отцовских, он уж жалеет, что род свой узнал, что уважена просьба, зваться желая скорей хоть Меропсовым сыном; несется, как под Бореем корабль, когда обессиливший кормчий править уже перестал, на богов и обеты надеясь!» Однако тут ни боги, ни обеты уже помочь не могут. Процесс приобрел необратимый характер.
Воздержусь от цитирования подробного, красочного, хотя и устрашающего описания катастрофы глобального масштаба, охватившей по меньшей мере Европу, Ближний Восток и северную Африку (быть может, география событий тут все-таки не случайна?). Желающие могут прочитать это у Овидия и сделать собственные выводы.
Наконец, не выдержав светопреставления, к Юпитеру взмолилась сама Земля: «Если жалостью ты ни ко мне, ни к брату не тронут, к небу хотя бы милостив будь своему: взгляни ты на оба полюса – оба в дыму. А если огонь повредит их, рухнут и ваши дома. Атлант и тот в затрудненье, еле уже на плечах наклоненных держит он небо, если погибнут моря и земля, и неба палаты, в древний мы Хаос опять замешаемся.» И Юпитер вмешивается, срочно и высокотехнологично, ибо нарушения порядка в мире людей не может не вызвать хаоса в мире богов. Так было всегда, богам всегда было дело до людей, и если людям уже нет дела до богов, то это еще ничего не значит, незнание законов не освобождает от ответственности. Юпитер наводит от правого уха перун и метко сбивает утратившую управление колесницу. Конструкция, разрушаясь в воздухе, падает на землю дымящимися обломками, кони разбегаются в ужасе, а Фаэтон замертво низвергается в бездну. Вообще, описание Овидия пугающе, зловеще современно и вызывает прямые ассоциации с полномасштабной войной, ведущейся с использованием ракетных войск различного базирования и стратегической авиации.
Если всех значимых участников современного политического конфликта попробовать увидеть в качестве персонажей античной трагедии о Фаэтоне, то, мне кажется, можно заметить, как они периодически меняются местами. Кто-то начинает вести себя как заносчивый пуэр, кто-то как подстрекающая честолюбивая мамаша, кто-то как недальновидный и попустительствующий отец. А порой роли и персонажи настолько путаются, что уже и не понять, кто есть кто в данный момент. И все обмениваются негативными проекциями и обвиняют один другого в том, чего не хотят замечать и признавать в себе. Огромная нарциссическая тень в очередной раз распростерлась над планетой. При этом все носители тени традиционно руководствуются исключительно «благими намерениями», никто ни разу не признал публично собственных ошибок. Рядовые статисты приписывают проводникам и реализаторам теневых энергий вполне рассудочные планы, экономическую и политическую дальновидность, тонкий расчет, глубокомыслие, я бы сказал, даже нечеловеческую мудрость и силу. Но насколько эти люди и эти структуры на самом деле мудры и свободны от влияния комплексов власти, нарциссического комплекса, от жадности и зависти? Да и можно ли вообще быть совершенно рациональным, как машина, будучи всего лишь человеком? А если этими людьми и структурами во многом движут комплексы, и если реализуются они в основном через пуэрильное поведение, то кто же сейчас выполняет роль мудреца-сенекса, кто дополняет пуэра в этой диаде? На кого общественное сознание проецирует фигуру сенекса и как, в чем сенекс проявляет себя?
Прежние философы, чьи идеи реализовывались политиками, носили броды и выглядели почти как библейские пророки. Взять хотя бы Маркса, Энгельса и чуть менее колоритного и вменяемого, но тоже по-своему харизматичного Ленина, который, быть может, не был философом, но, как мог, тянулся к этому занятию. По крайней мере он обильно цитировал философов, комментировал их, критиковал и явно показывал, что считает философию, то есть любовь к мудрости, делом архиважным. Современность, похоже, вообще склонна обходиться без фигуры сенекса. Мне крайне затруднительно ответить на вопрос, на кого она проецируется, кого европейский обыватель считает воплощением данного архетипа. Недавняя российская история, может быть, и содержит подходящие образы — ну, например, фигуру Солженицина, который, будь он жив, непременно прокомментировал сложившуюся ситуацию. А есть ли сенексы в западной части полушария, густо населенной энергичными политиками, военными, бизнесменами, мне не известно. Зато известно, что всюду присутствуют меропы олигархи, которые и задают тон происходящим событиям. Возможно, они не пользуются авторитетом и уважением у населения, а скорее являются персонажами криминальной хроники, анекдотов, зато умеют ловко манипулировать людьми, информацией, деньгами. Но зачем? Какая у них цель, кроме идеи личного обогащения и власти? И может ли цель их обогащения и власти быть вдохновляющей для сиротливо домогающихся их внимания и признания пуэров? Неужели деньги решают все? И не обнаружим ли мы обугленный труп очередного тщеславного пуэра в сундуке папаши Меропа, набитом золотыми монетами, куда его спрячет от греха подальше честолюбивая мамаша подстрекательница? Какую роль в действительности играет здесь Америка, Европа, Россия, Украина и лидеры этих стран? С чьей стороны и в какой форме придет отрезвляющее всех наказание, если мы всерьез не верим в бога, позволяя себе лгать во имя собственной сиюминутной выгоды?
Добавить комментарий